Драконовы сны - Страница 74

– Тьфу, окаянный, опять за своё! – с досадой вымолвила Эрна. – Весь дом своим сыром провонял.

– А что, вы сыр не любите? – спросил Вильям.

– Да надоел уже. Добро бы – покупать по малости, но у себя варить… И дочка, вон, от этой сырности всё время кашляет.

Вильям угрюмо сидел у костра и кивал, прижимая ко лбу медную кастрюлю, любезно одолженную Эрной. Берет рифмача превратился в грязный засохший блин, носить его было решительно невозможно, и Вилли по совету Норы спрятал его в мешок.

– Вы уж простите, господин певун, что я вас этого… того… оглоблей-то по кумполу, – продолжала Эрна. – Сами понимаете – места глухие, люди разные встречаются. Вы, между прочим, тоже хороши – припёрлись и давай орать. Дочку, вон, напугали.

Жуга поднял голову:

– А что с дочкой?

– Да кашляет она и бледная с лица, а к осени и вовсе слегла, не знаю, что и думать. Вот, наторговали денег, едем в Лиссбург. Там, говорят, один такой лекарь есть, говорят, большой умелец, и говорят, берёт недорого. Мне свекровь говорила. Прозывается он, помнится ещё, как-то не по-людски – чего-то там насчёт соломы.

Жуга помрачнел.

– Знаю его, – сказал он. – А только нет его там.

– Как нет? – насторожилась та. – А куда ж он делся-то?

– Уехал, говорят.

– Как так уехал? Врёшь, поди… Что ж делать-то теперь?

Жуга вздохнул, уселся и потянул к себе мешок.

– Вот что. Позволь-ка, я на неё взгляну. Может, чего и присоветую.

– Ещё чего задумал – девку щупать! Да ты умеешь ли?

Вильям прыснул, но тут же прикрылся кастрюлей и очень удачно притворился, что закашлялся. Травник тоже не сдержал улыбки.

– Умею, – сказал он.

– Умеет, умеет! – прокудахтал Вильям из глубины кастрюли. – Ещё как умеет!

– Ну ладно, коли так… – с сомнением проговорила та. – А дорого возьмёшь?

– Там видно будет.

Через два часа все четверо опять сидели у костра. Арнольд и Иоганн уже давно прикончили и сыр, и пиво, и заснули рядом. Нора с позволенья Эрны залезла спать в фургон. Дракон свернулся под повозкой. Вильям, придвинувшись к огню, царапал по пергаменту, записывая под диктовку травника состав снадобья.

– …Трава зверобоя, – перечислял Жуга, – аир болотный – корень, девясила тоже корень, ива белая – запиши, Вилли: у ивы кору собирать весной с молодых веток, пока листьев нет. Записал?

– «С моло-дых ве-ток»… Записал. – Бард размял пальцы. – Много там ещё?

– Пиши, пиши… Так. Птичья гречиха, шалфея листья, гледича-трехколючка, чистотел, пастушья сумка, пижма, подорожник, орех греческий тоже… Сколько там?

– Сейчас подсчитаю: раз, два, три, пять… Четырнадцать!

– Вроде, всё, – задумчиво сказал Жуга. – Теперь пиши: взять поровну всего, сушить и измельчить. Три с половиной унции на кружку, настаивать пять дней и после кипятить полчаса. Чуть-чуть если водки добавить, тоже хорошо… Пусть пьёт весной и осенью по тридцать капель в кружку с чаем.

– Мне это ни в жисть всё не вспомнить! – замахала руками Эрна. – Да и где мы столько травы-то найдём?

– Трав я дам на первое время. А что забудешь, так на то и пишем. Покажешь аптекарю в городе, если не дурак, поймёт. Да, вот ещё чего! Воду лучше брать проточную. Я горную брал, а здесь не знаю, что и присоветовать… В ключах у Лиссбурга, разве что.

– Да уж больно мудрено. Надо ли всё это? Бог даст, и так поправится…

– Как знаете, – пожал плечами тот. – Слабая она в груди.

– А сыр? – засуетилась Эрна. – Как же с сыром быть?

– Да сыр тут не при чём, – отмахнулся травник. – Наоборот, пусть ест. И молоко пусть пьёт, оно полезное.

Эрна всё ещё с опаской взяла протянутый Вильямом пергамент и повертела его в руках, не зная, куда деть. Подняла взгляд.

– А как же с платой быть?

Жуга и Вильям переглянулись.

– Подвезите нас до Цурбаагена, и будем в расчёте.

– Прямо и не знаю… – усомнилась та. – Поди, вам неудобно будет?

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – усмехнулся Вильям.

– Дракон пешком пойдёт, – поспешно добавил Жуга, заметив замешательство крестьянки.

– Ну, ладно, коли так. Всё равно теперь обратно ехать…

– А мне? – внезапно вынырнул из темноты патлатый фермерский мальчишка. – Мне тоже нужно будет эту гадость пить?

– Господи, Биттнер! – Эрна подскочила и схватилась за сердце. – Тебя тут только не хватало! Марш спать! Быстро!

***

– …Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…

Вильям проснулся сразу и без перехода, как будто вынырнул на воздух из воды, но повинуясь какому-то неясному тревожному предчувствию, остался неподвижен, только приоткрыл глаза. Ночь была тиха и холодна. Все спали. Бард повернул голову и вздрогнул: тонкий серпик молодого месяца высветил сидящий у погасшего костра угловатый силуэт человека с раскрытым зонтиком в руках. Послышался тихий, чуть звенящий смех, и Вильям с замирающим сердцем узнал Олле.

Не обратив внимания на Вилли, канатоходец покачнулся, с лёгким хлопком закрыл свой зонтик, вновь захихикал и вдруг рассыпался считалкой:

Скачет заяц по дороге,
От лисы уносит ноги.
От лисы не убежать:
Как догонит, сразу – хвать.

– Ну, так уж и – хвать, – вслух усомнился кто-то, и Вильям разглядел у костра ещё один неясный силуэт. Травник выступил из темноты и подошёл к костру. – Так значит, ты и есть тот самый Олле?

– Конечно, это я. Или, быть может, есть ещё один Олле?

– Вильям рассказывал о тебе, но мне этого мало. Кто ты такой? – спросил, помедлив, Лис. – Кем ты был раньше?

– Кем я был? – переспросил тот. – Гордецом и ветренником. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. Сердцем был лжив, лёгок на слово, жесток на руку, хитёр, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пёс, жаден, как медведь. А ты? Кто ты такой? Вертлявый глупый хлопотун! Встал на голову, чтоб увидеть ноги, ха! Дурак!