– Ты… теперь совсем не хочешь со мной говорить?
Кай не ответил. Молчание затягивалось. Жуга почувствовал, что должен что-то сделать, должен его как-то поддержать, дать понять, что он не брошен, не один. Он подошёл ближе, ободряюще положил ему руку на плечо. Тот обернулся резко и порывисто. В посадке головы, в том, как сверкнули глаза из-под короткой чёлки, проглянула прежняя Герта.
Проглянула и тут же исчезла.
– Нам надо поговорить.
– Нам не надо говорить, – буркнул тот. Жуга всмотрелся в его глаза.
– Что происходит, Кай? Зачем ты замыкаешься в себе? Я сделал плохо?
Тот долго молчал, прежде чем ответить.
– Я… Нет, не в этом дело, – он бестолково повёл руками. – Я должен разобраться. Понять, что со мной. Видишь ли, всё это так нелепо. Я не могу понять, что происходит. Иногда я чувствую себя так, словно спрятался или надел маску. А иногда – как будто наоборот, снял её.
– Послушай, Герта…
– Не называй меня так! – Кай сжал кулаки, лицо его исказилось, как от боли. Казалось, он сейчас расплачется. – Не надо. Я… Извини, я не хочу сейчас об этом говорить.
Жуга нахмурился.
– Мне кажется, я понимаю тебя. Мне тоже когда-то приходилось забывать своё имя. Это… – он задумался, подбирая слово. – Это странно. Да, это странно. Но к этому можно привыкнуть.
– Дело не в имени.
– А в чём?
– Не знаю, в чём! Я чувствую себя так, как будто я на острие ножа. Каждый шаг режет ноги.
– Так спрыгни!
Кай поднял голову. В глазах его была печаль.
– Куда? На другой нож?
Он отошёл и сел прямо на палубу, у мачты. Жуга поразмыслил и решил его не беспокоить. Возможно, Кай и в самом деле был способен разобраться во всём сам. Как бы то ни было, он был прав – говорить об этом пока не стоило.
Пока не стоило.
Жуга вздохнул и направился к Тилу.
Маленький эльф сидел на носу корабля, поджавши ноги и глядя на доску. Волосы мальчишки отросли, но Тил не стал их стричь, а вместо этого разжился ремешком и повязал его на голову. На щеках его играл лёгкий румянец, в остальном же он оставался прежним. Жуга опять подивился его стойкости к холодам – ветер пробирал насквозь, на Телли же была лишь лёгкая рубашка из тонко выделанной желтоватой кожи и штаны. Дракошка, как всегда, расположился рядом.
– Поговорил? – спросил, не оборачиваясь, Тил.
Жуга со свистом втянул воздух и покачал головой.
– Значит, поговорил, – кивнул тот. Посмотрел на травника. – Зря ты так. Не торопи коней, дай ей прийти в себя.
– Ей? – Жуга опешил. – Кому это «ей»?
– Ну как, кому, – Тил прищурился. – Герте. Или я не прав?
– Яд и пламя, как ты… – травник умолк и сжал кулаки. – Вильям разболтал? Поколочу мерзавца! Ведь просил же…
– Брось, – отмахнулся тот. Откинулся спиною к борту кнорра и забросил ногу на ногу. – Вильям тут не при чём, на этот счёт он нем, как рыба. Неужели ты и вправду думал, что тряпки не позволят мне разглядеть его суть? У эльфов мальчики и девочки воспитываются одинаково, на равных. Мы не стремимся обмануть природу, это ваша, людская черта.
– И давно ты догадался?
– С тех пор, как начал вспоминать.
Жуга хлопнул себя по коленкам. Тряхнул головой.
– Ну что тут будешь делать! Вы всегда всё знаете лучше меня.
– Ну, положим, не всегда и не всё, – усмехнулся тот. – Но кое-что и вправду знаем. А вот тебе не мешало бы иногда спросить совета. Вот как сейчас, например.
– О чём ты?
– Ни о чём, – вдруг с неожиданной резкостью огрызнулся Тил. – Как будто не видишь, что ты натворил.
– А что я натворил?
Чёрные эльфийские глаза, казалось, прожигали насквозь.
– Ты заставил его раздвоиться. Кем бы он ни был раньше, он был единым, целым. Он был сам собой. Пусть это было и неправильно, но он по-другому не умел. И не хотел уметь. И он цепляется за это. Ты заметил, как он дёрнулся, когда ты до него дотронулся? Представь, что для девушки означает, когда к ней кто-то прикасается. Ты б его ещё за руку взял… Он всё ещё Гертруда и потому воспринимает мир как женщина. Он ещё не понял, что можно называться как угодно, суть от этого не меняется. Чем всё это кончится, не знаю. И это теперь тоже играет против нас.
Слова падали и били, словно камни. Травник понял, что Тил прав. Безжалостная трезвая эльфийская логика подействовала на него как ушат холодной воды.
– Чёрт возьми, – пробормотал он, – ведь можно ж было догадаться! Ты прав, Тил, я осёл. Это всё этот чёртов Лондон. У меня, должно быть, мозги отсырели. Знал же, что нельзя туда заходить!
Тил фыркнул.
– Глупости какие! Рано или поздно это должно было случиться. На пути в рай всегда лежит чей-нибудь ад. Не обязательно твой, но – лежит.
– Я если я не хочу в этот рай? – тихо спросил Жуга.
– Тогда, – сказал Тил, – оставайся здесь. Но почему-то я думаю, что ты так не поступишь. И знаешь, я хочу дать тебе один совет: когда спускаешься в ад, держись за чью-нибудь руку.
Бескрылые гагарки – большие белощёкие птицы с чёрным оперением и клювом, словно долото, заполонили весь берег на шестой день плаванья и заставили мореходов спустить паруса: такую возможность запастись свежим мясом Яльмар упустить не мог. Голландские копчёности давно закончились, а морякам осточертело обходиться пивом, вонючей сушёной треской и твёрдым хлебом, а точнее пресными засохшими лепёшками, которые норвежцы называли «кнекброд». Кнорр подошёл как можно ближе к береговым камням и викинги попрыгали в воду, вооружившись мечами и дубинками. Важно глядя на пришельцев, птицы, казалось, и не думали убегать. Часть срывалась прямо в воду со скалистых уступов, плавала, ныряла с изумительным проворством возле корабля, но и тех, что угнездились ниже, на пологом берегу, вполне хватило, чтоб наполнить с верхом две пустые бочки. Жуга, впервые за эту неделю выбравшийся на берег, с нескрываемым интересом разглядывал большую – размером с гуся тушку зашибленной птицы. Крылья гагарки – узкие, похожие на шпильки или плавники, покрытые коротким плотным опереньем, служили для чего угодно, только не для полёта.