– Хорош трепаться! – донеслось из толпы. – Музыку давай!
Вилли ударил по струнам:
Сэр Джон де Борн был рыцарь славный,
И в доблести немногим равный.
Он резво лез в любой скандал,
Как всякий честный феодал.
Притом, он обожал скандалы,
Как все честные феодалы.
И при дворе он был в чести
И даже не урод почти.
Владел он замком величавым,
Овеянным столетней славой,
А та, что рухнула, стена,
Была не очень и нужна.
Соседних рыцарей встречая
И аккуратно побеждая,
Он шлем подолгу не снимал –
Под ним он синяки скрывал.
Вокруг красотки увивались
И на турнирах умилялись,
Как он, не покладая рук,
Рубил в капусту всех вокруг!
Однажды он и сам влюбился
И в гости к даме заявился,
И сдерживая страсти пыл,
В себя немало пива влил.
Игриво щёлкая зубами,
Он песню пел прекрасной даме,
Аккомпанируя себе
На барабане и трубе,
Но сей шедерв пропал напрасно.
Сэр Джон расстроен был ужасно,
А дама честь свою блюла
И на ухо туга была.
Когда же страсти отгорели
(И, кстати, бочки опустели),
Сэр Джон де Борн побрёл домой,
Поникнув гордой головой.
А раз, до чёртиков напившись,
В кольчугу с лязгом облачившись,
Сэр Джон, пыхтя, в седло полез –
На подвиги попутал бес.
Но зря в окрестностях знакомых
Искал он львов или драконов
Он географии не знал
А стало быть, не там искал.
– Вот в результате он и рванул в Палестину! – не переставая играть, объявил Вильям под хохот слушателей. – Тут должен быть ещё куплет, но я его пока не придумал. В общем, его там поймали.
– Кто поймал? Драконы? – выкрикнул кто-то.
– Да нет, сарацины!
Он, правда, долго отбивался
И матом яростно ругался,
Но сарацинские ребята
Не знали аглицкаго мата!
В глуши, во мраке заточенья,
Он ел вишнёвое варенье
И косточками в тех плевал,
Кто дверь темницы открывал!
Лютня тренькнула в последний раз, Вилли с достоинством поклонился, забросил её за спину и, спрыгнув с бочки, деловито направился прочь.
– Эй, рифмач! – окликнули его. – А дальше-то чего?
Вилли обернулся на ходу и картинно развёл руками:
– Не обессудьте, господа хорошие, а только больше нету. Как-нибудь в другой раз… Пошли, Тил, и так задержались.
– А кто задержал-то! – проворчал тот. – Ишь, распелся… певчий дрозд.
– Певчий дрозд? – задумался Вильям. – Зингдроссель… Гм. Не так уж плохо.
– О чём это ты?
– Поэту нужно звучное имя, чтобы помнили. Вальтер фон дер Фогельвейде, например, или…
– Да ну, слюнтяйство какое-то, – скривился Телли. – Все эти пташки, лютики-цветочки. Прозвище должно быть острое и чтобы в точку, как стрела, как удар копья.
– Удар копья… удар копья… – пробормотал Вильям и потёр подбородок. – А что, ничего. Пожалуй. я над этим подумаю.
Они прошли ещё немного, повернули раз, другой, и перед ними в полный рост встала Толстая Берта – широченная груда замшелого камня, некогда – сердце старой крепости.
Если верить Рудольфу.
– Эй, постойте!
Телли вздрогнул от окрика и невольно втянул голову в плечи. Вильям недоуменно заоглядывался.
– Тил, погоди… – кричавший поравнялся с ними и Телли с облегчением признал в нем Румпеля.
– А, Ру… э-э… здорово, Макс.
– Здорово, Тил, – Щербатый перешел на шаг. – А я смотрю – ты или не ты, а потом смотрю – вроде, ты, только волосы покрасил… Ты что тут делаешь?
Телли мысленно выругался. Если Румпель увяжется за ними, оделаться от него будет почти невозможно. Врать, однако, не хотелось, оставалось только надеяться, что слухи о его похождениях до Макса еще не дошли.
– Башню посмотреть хотели, – буркнул он.
– Берту? – Макс посмотрел на возвышавшуюся перед ним громадину и почесал нос. – На хрена?
– Ну… – Тил замялся. – Просто посмотреть.
– А чё там смотреть-то?
– Да я ж тут не был никогда, а ты сам зазывал…
Макс покосился на Вильяма и понизил голос:
– Слышь, а этот с тобой?
– Угу.
В разговоре возникла неловкая пауза.
– Пойти, что ли, с вами? – задумчиво проговорил Макс.
– Да мы уж сами как-нибудь…
– Да ну, ещё заблудитесь, – хихикнул тот и махнул рукой: – Идёмте!
Телли не нашёлся, что на это возразить, и лишь кивнул в ответ, после чего все трое направились к башне.
Даже сейчас, спустя столько лет, старая башня внушала невольное уважение. Это было огромное круглое строение, почти одинаковое по ширине и высоте, с плоской вершиной и мощным талусом. По краю башенной площадки шли широкие зубцы, спускавшиеся вниз на клин едва ли не до середины башни, часть из них была побита и разрушена. Везде виднелись прорези бойниц, а в направлении на юг зиял полукруглый провал входа. Ведущая к нему вдоль стены узкая лестница заметно отличалась от самой башни цветом камня и аккуратностью кладки. Похоже было, что Толстую Берту и впрямь воздвигли для круговой обороны и только после приспособили под городскую башню. Дома к ней подступали едва ли не вплотную, но башня, возведённая на круглом холме, нисколько не терялась среди них, наоборот – стояла гордо и величественно. Поражали размеры каменных блоков – иной был больше взрослого человека, стены возле входа достигали в толщину пяти локтей. Нижний ярус был заполнен камнем, далее вздымалась сложная система лиственничных балок и распорок, потемневших от времени и местами обгоревших. Стражу здесь не выставляли – поскольку в башне не было ворот, нечего было и стеречь, а так как с этой стороны врагов не ждали, то и в дозоре не было нужды.
– Это самая большая башня в Лиссе, – похвастался Макс. – Больше даже Вавилонской.